Научные труды
Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, N58, 2004
Парадигма кризиса, ее производители и потребители. Эта статья о кризисе понимания происходящего в России, а точнее - об отрицании России. Опасность разрыва между этнографией нашей жизни (окружающей нас повседневной реальностью с нашими повседневными заботами и устремлениями) и политизированной теоретической схоластикой и публицистической риторикой состоит в том, что страна может себя разрушить, в тот самый момент, когда она переживает период глубоких позитивных перемен, беспрецедентных в ее истории. Даже модернизация в десятилетия накануне революции 1917 г. и послевоенное восстановление хозяйства в СССР не могут сравниться с тем, что произошло в последние 10-15 лет. Не буду переубеждать тех, кто думает иначе, напомню лишь о некоторых моментах нашей жизни, окончательно обозначившихся в конце 2004 г.
Объем потребляемых населением товаров и услуг, включая продукты и лекарства, превысил в разы объемы предыдущих десятилетий. Накануне Нового года рынки, торговые центры и магазины примерно сотни крупных городов (это две трети населения страны) были полны покупателей, а дороги забиты автомобилями. Запрограммированные на кризис отечественные газеты и еженедельники писали об этом в стиле "пир во время чумы" или "катастрофы дорожного движения", хотя через страницу сообщали о таких же явлениях в других странах как о демонстрации предрождественского благополучия. Число выехавших на зарубежные курорты россиян в 2004 г. далеко превысило 10 млн. человек (это на 35 млн. семей), чего совсем не могут позволить себе бразильцы или мексиканцы, которые, якобы, находятся с Россией на одном уровне благосостояния. В России сейчас 30 млн. автомобилей и, в отличие от Китая, где большинство населения продолжает ездить на велосипедах, в нашей стране произошла всеобщая автомобилизация - явление, которое всегда и везде рассматривалось как признак радикального улучшения жизни людей. Только в нашей стране почему-то разговоры только о ДТП, "ракушках", пробках, шуме и угонах. В конце 2004 г. число пользователей мобильных телефонов составило 70 млн. человек. Неужели это все проигравшие от реформ? За последние 10 лет построено жилья, муниципального, частного и второго загородного больше, чем за три предыдущих десятилетия. В 2004 г. 33 человека из ста делали в квартире ремонт. Число студентов в вузах выросло более чем в два раза, хотя численность населения сократилась. Напомню, что в бедных странах у многих подростков нет возможности окончить среднюю школу, не говоря уже об учебе в вузе: например, в Мексике или Бразилии уровень среднего образования составляет 50-70%, а не 97%, как в России. Наконец, в бедных странах коэффициент младенческой смертности (число умерших детей из 1000 рожденных и доживших до одного года) составляет не 14, как в России, а 40 и выше, как, например, в Китае, который почему-то любят чаще всего приводить в пример России. "Китай действительно созидает, а Россия, как всегда, строит руины", - сказал мне один коллега по академии.
Из негативного восприятия общей ситуации в стране, особенно результатов политической либерализации и рыночных реформ, сформировался устойчивый образ рухнувшей, обобранной, отсталой, криминальной, а теперь еще и имперско-авторитарной, почти фашистской, России. Причем этот образ усиленно создается многочисленными конструкторами и потребителями парадигмы кризиса: каждая новая правящая команда отрицает позитивные деяния своих предшественников, чтобы возвеличить собственные; оппозиция - от Зюганова до Явлинского - никогда и ни при каких условиях не может признать "антинародный режим", а значит, и жизнь при этом режиме; более частные потребители кризиса (от корпораций, региональных и местных властей до общественных объединений и частных лиц) используют его для получения займов, трансфертов, гарантов, социальной поддержки и эмоционального сострадания и даже для оправдания воровства и насилия ("детей кормить нечем, вот, и ловим осетра", - как сказал мне один волжский браконьер).
Что касается российского экспертного сообщества, то в силу своей слабой квалификации и инерции оценивать новую жизнь по советским наработкам, а также недовольства части научного истэблишмента тем, что реформы делали завлабы, а не академики, оно просто не видит того, о чем пишет, и пишет о том, чего не видит. В отечественных газетах и журналах о реальной жизни гораздо больше говорят не тексты, а рекламные публикации и объявления (это то, что реально покупают и потребляют в качестве товаров и услуг граждане, а иначе бы все это не рекламировалось!). Если разделить эти два ряда - псевдоаналитический и рекламно-потребительский, то получатся две разных страны и две разных жизни. Такое не может продолжаться долго без разрушительных последствий.
Создателями и основными потребителями парадигмы кризиса являются преимущественно люди старших возрастов, ибо молодое поколение уже интегрировалось в новую жизнь и в целом преуспевает не в пример, скажем, моему времени. Еще 20 лет тому назад в гардеробе МГУ висели однотипные драповые пальто и редко - кожаные дубленки. Сейчас - дорогая, удобная и разнообразная синтетика и натуральный мех. У здания не было ни одной принадлежащей студенту автомашины, а сейчас трудно найти место для парковки. И так не только в МГУ, но и в других вузах, и не только столичных. По драматическим причинам эмоционально-психологического и идеолого-политического характера нынешние старшие "заедают" век молодых. Они своими лекциями-наставлениями и публичными оценками искажают восприятие молодых россиян, которые прошлых времен уже не помнят и многие из них склонны доверять ностальгии старших. Так, нацболы пошли бить чиновников, чтобы защищать пенсионеров от монетизации социальных льгот. "Дайте нам спокойно дожить и не уродуйте нашу жизнь", - с болью и ненавистью обращался покойный актер Евгений Матвеев к телеаудитории. Видимо, для нашей ситуации более адекватным было бы одно из предсмертных замечаний академика Д. С. Лихачева: "нужно больше прислушиваться и смотреть на молодых". Многие из старших хотели бы вернуться назад, но оставить своих детей и внуков в нынешней жизни, но так не бывает. Общепризнанным должно быть правило, что улучшение жизни детей есть общее улучшение.
Саморазрушительная стратегия жалоб. Стратегия жалоб приносит скорые дивиденды, но она разрушительна в более основательном плане и в перспективе. На уровне общества и отдельного человека создается комплекс психологической бедности, который оказывает огромное отрицательное воздействие на людей, в том числе и разрушая их здоровье. Стрессы и самоубийства не оттого, что невыносимо голодать или смотреть, как голодают другие (в России найти это фактически невозможно), а от невыносимости психологической индоктринации со стороны сытых и ухоженных телеведущих, которые только и говорят о "нашем тяжелом времени" и о "невыносимости так больше жить".
Само явление бедности в стране (бедность имеется во многих странах, в Нью-Йорке в марте 2004 г. я не мог пройти и ста метров, чтобы не перешагивать через спящих на асфальте обездоленных американцев) становится постоянным заголовком: "Бедная Россия" (см. "АиФ" № 39, 2004 и многие другие издания). Мифические, в том числе, якобы, подсчитанные Всемирным банком (конечно, на основе российской статистики), 40 млн. россиян, живущих за чертой бедности, создают пугающий образ страны и провоцируют чувство социального реванша и возврата во время, когда, якобы, жить было лучше.
Эти некомпетентные данные не учитывают многие скрытые и часто основные источники доходов наших граждан, в том числе и пенсионеров с низкой пенсией, которые по принятой классификации попали в категорию нищих. 9 из 10 близких или лично мне знакомых граждан (селян и горожан) из этой категории "ниже черты бедности" имеют дополнительные доходы (сдача жилья, репетиторство, вязание на продажу, сбор и продажа ягод и грибов, придорожная торговля с участка и огорода), которые превосходят в несколько раз размеры их пенсий, фиксируемых статистикой и используемой аналитиками, включая Всемирный банк. Эти мои знакомые совсем не являются бедными людьми: они даже жертвуют часть своих денежных средств и труда и помогают детям и внукам, в том числе и предоставляя свой бесплатный труд по уходу за детьми (внуками), особенно в летние месяцы. Кто-нибудь считал эту нашу российскую социально-культурную специфику, в том числе и огромную роль реципрокального (взаимовыгодного) социального обмена? Никто не считает и масштабные межродственные трансферты материальных средств и услуг, особенно такое новое явление, как помощь детей родителям.
Наша экспертиза и политика уже создали в стране "зоны сплошной бедности", в которые попали многие этнотерриториальные автономии. Здесь социально-региональное неравенство имеет этнические параметры и тем самым обретает дополнительный конфликтный потенциал. Чаще всего считающиеся бедными жители северокавказских республик выторговывают федеральные трансферты за лояльность Центру. Мы обязаны с этим разобраться более компетентно и ответить на вопрос, которым задался президент В. Путин во время декабрьской пресс-конференции: столько вкладываем денег в Северный Кавказ, а там растут безработица и нестабильность?
Бедность и терроризм. С подачи не очень глубоких аналитиков и местных политиков в стране утверждается взгляд, что корни проблем Северного Кавказа, включая терроризм, заключаются в низком уровне жизни населения и в депрессивности экономики региона. Н. Римашевская, Е. Гонтмахер и многие другие известные специалисты по социальным проблемам, включая местные экспертные сообщества, дружными усилиями создали образ бедного Северного Кавказа, от чего проистекают нестабильность, криминалитет, миграция, сепаратизм и терроризм. В числе самых бедных числятся Ингушетия, затем - Дагестан и другие республики. Это один из саморазрушительных мифов нашей несостоятельной обществоведческой науки и статистики.
В тексте проекта рекомендаций думского заседания трех комитетов по Северному Кавказу 30 сентября 2004 г. приводились цифры отставания валового регионального продукта Южного федерального округа на душу населения почти в два раза от среднероссийского, а среднемесячной заработной платы в 1,5 раза ниже среднероссийского. Основной диагноз - "низкое социально-экономическое развитие, невысокий жизненный уровень, трудности в получении образования в немалой степени являются причиной, порождающей терроризм и проявления экстремизма среди части населения". Аналогичным образом высказывались в последнее время наши высшие руководители и некоторые известные ученые. Позволю себе усомниться в этом диагнозе, а значит, и в рекомендуемой стратегии решения проблем Северного Кавказа.
Следует разделить два понятия: Южный федеральный округ, включающий Калмыкию, Ростовскую и Астраханскую области, и Северный Кавказ как историко-культурную область и как действительно проблемный регион, в который входят все северокавказские республики и небольшая часть Ставропольского и Краснодарского краев. Если пользоваться средней статистикой по округу, а затем вырабатывать программы для всего округа с размазыванием ресурсов по 22-миллионному населению, включая вполне благополучные Ростовскую и Астраханскую области и Краснодарский край, тогда можно сказать точно, что до Северного Кавказа ничего не дойдет. Тем более что администрация ЮФО располагается в Ростове, и местная бюрократия всегда может обеспечить свою долю в выделяемых ресурсах.
Признавая необходимость развития всех областей и краев нашей страны, включая регионы юга России, вести речь нужно прежде всего о территориях, где действительно существует сложная ситуация и где есть серьезные угрозы национальной безопасности России. В этом случае Северный Кавказ - это, прежде всего, семь этнотерриториальных автономий (республик), район Кавминвод Ставропольского края и Черноморское побережье Кубани. Географическим, историческим и гуманитарным центром этого региона является скорее Пятигорск с его развитой инфраструктурой (включая аэропорт, связь, офисные помещения), хорошими вузами и не зараженной национализмом гуманитарно-технической интеллигенцией, этнически смешанным населением, благоприятным человеческим и природным климатом. Вот туда и следует переехать полномочному представителю Президента для того, чтобы решать проблемы Северного Кавказа, не будучи облепленным одной из местных бюрократий, как это случилось с генералом Казанцевым. Может быть, Ростов и есть метафорические "ворота Кавказа", но все-таки это не Северный Кавказ: историю и географию обмануть трудно.
Следует развести еще два понятия. Одно дело - недостаточный уровень развития и слабая занятость населения, что действительно есть, и всегда было на Северном Кавказе с его скромными природными ресурсами. Другое дело - бедность, которой на Северном Кавказе нисколько не больше, чем в большинстве остальных регионов страны, и уж, конечно, меньше, чем в центральных российских областях и в южносибирских автономиях (Тува, Алтай, Хакасия). Экспертам по Северному Кавказу следует оценивать уровень и условия жизни не по данным Госкомстата России, которые совсем не отражают "валовой продукт" и доходы, которые население получает от "серой экономики", индивидуального предпринимательства, отхожих заработков, изъятия природных ресурсов через браконьерство и тривиальное воровство. Доля этой части доходов в северокавказских республиках выше, чем во многих других регионах. Достаточно привести пример с выловом осетровых рыб и добычей черной икры в Дагестане, которые никакой статистикой не фиксируются.
Такова ситуация в России, что судить: бедно или небедно живет население, только по средним заработным платам или по "бюджетной обеспеченности" невозможно. Необходимо смотреть такие показатели, как размеры и качество жилья, владение автомобилями, объемы меняемых иностранных валют, состояние здоровья, число студентов вузов и некоторые другие, которые лучше говорят о том, как реально живут люди. И тогда получится, что Северный Кавказ не есть "зона бедности". Несмотря на слабую экономику, политическую нестабильность и отсутствие инвестиций, его население умеет обустраивать жизнь своим трудом и предприимчивостью, включая внеправовую деятельность. Несмотря на наличие бедных горных селений в части Дагестана или Карачаево-Черкесии, большинство сел этих республик, а тем более - Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Адыгеи, Ингушетии могут служить завидным примером для других сельских регионов России.
Если же брать показатели здоровья, то население северокавказских республик находится на одном из первых мест, а Ингушетия - на первом месте среди всех субъектов Российской Федерации. В "зонах бедности" такого не может быть по определению. Так же как не может бедное население посылать подавляющее большинство выпускников своих средних школ обучаться в вузах, как это имеет место на Северном Кавказе, где, особенно среди нерусского населения, престиж высшего образования остается очень высоким. Перепись населения выявила данные о жилищных условиях, которые также говорят в пользу северокавказского региона: средние размеры жилья на человека в регионе заметно выше, чем в России в целом; вторая квартира есть у 3,5% россиян, в Москве таких 5,3%, на Северном Кавказе - 6,2%.
Но самое главное в оценке ситуации в контексте противодействия терроризму и обеспечения безопасности: это ошибочное мнение, что именно бедность порождает терроризм. Страна басков в Испании и Северная Ирландия в Великобритании не являются бедными регионами этих стран, но терроризм там есть. Да и население арабских стран также далеко не самое бедное по мировым стандартам: Индия и Китай, не говоря о странах Африки, живут гораздо беднее. Более того, если опухоль терроризма разрастается на теле сравнительно благополучно живущего населения, то у терроризма появляется больше ресурсов, позволяющих использовать более дорогостоящие средства террора. Говорю это не для того, чтобы отрицать важность социального благополучия людей для предотвращения терроризма, а для того, чтобы не строить иллюзий, что именно здесь лежит решение столь сложной проблемы. Что же касается причин терроризма, то отсутствие вознаграждающего мирного занятия для мужчины или обеспеченной полной семьи для женщины, конечно, могут служить толчком для того, чтобы начать путь в террор. Но все же гораздо более значимыми являются факторы идеологической индоктринации на основе фундаменталистских догматов, эмоционально-психологические мотивы мести и реванша, тривиальный меркантильный расчет на совершении убийства, рекрутирование личностей в безвыходные террористические сообщества, где нет цены жизни и террор становится единственным занятием.
Итак, мы подняли очень важный вопрос мониторинга смыслов и адекватности восприятия учеными и политиками происходящих явлений и событий, ибо слишком много академических споров, бесполезных политических усилий и даже реальных ресурсов тратится на то, чтобы "удовлетворить", "решить", "создать", "сформировать" что-то в реальной жизни, хотя на самом деле речь должна идти о другом: о совершенствовании механизмов анализа и об изменениях в сфере языка и восприятия. Так, например, ключевой проблемой для страны сейчас является проблема формирования российской идентичности. Старые научные подходы и политические установки исходят из того, что действительно что-то нужно формировать, как это делают гончары из куска глины, в том числе из русских, татар, чувашей и прочих "делать новых людей" под названием "россияне". Это - ущербный и намеренно поддерживаемый внешними оппонентами России подход. Задача ответственных экспертов - терпеливо и настойчиво (пока не дойдет хотя бы до журналистов) объяснять, что российскость как идентичность и российский народ-нация, разделяющий эту идентичность, - не результат внутренней унификации, а естественное наложение на множество внутренних этнокультурных различий, которое существует среди населения страны. Но этот сюжет заслуживает особого рассмотрения в моей следующей статье
Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, N58, 2004