Научные труды
Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, N38, 2001
В прошлом и в нынешнем году я посетил ряд волжских городов, в том числе Ярославль, Кострому, Кинешму, Нижний Новгород, Казань, Самару, Ульяновск, Саратов, Волгоград, Астрахань. Последняя поездка в августе от Казани до Астрахани была связана с участием в международной конференции "Великий Волжский путь", организованной коллегами из Татарстана в связи с подготовкой празднования 1000-летия города Казани в 2005 г. Осматривая руины древнего города Булгара, стоявшего почти тысячу лет тому назад на высоком волжском берегу в центре важнейшего торгового пути между Северной Европой и бассейном Каспия, невольно думаешь, сколько еще тайн хранит наша история, несмотря на героические усилия ученых-археологов и историков реконструировать прошлое. Но и сегодняшняя наша жизнь не столь проста для понимания ее современниками, как, вероятно, она была не во всем понятна и тем ранним путешественникам, особенно из дальних стран, которые оставили нам свои описания древних народов и мест их проживания.
Взглядом социально-культурного антрополога, который использует этнографический метод включенного наблюдения, я увидел многое из того, чего не видят другие специалисты-обществоведы, полагающиеся прежде всего на официальную статистику, макроэкономические анализы, опросы общественного мнения, политические заявления и бытовую риторику. Мой вывод однозначен: за последние десять лет жизнь подавляющего большинства населения данного региона (точнее - это территория Приволжского и части еще двух федеральных округов) радикально изменилась, причем изменилась в лучшую сторону. Эти перемены столь значительны, что они воспринимаются многими, особенно старшим поколением, как нарушение привычного порядка вещей, а значит, чаще всего как негативное явление.
Новые возможности, которыми не все готовы и могут воспользоваться, новые ситуации и проблемы, по которым нужно принимать самостоятельные решения, изменчивость правил, норм, ценностей и даже цен, ослабление зависимости от государства и одновременно - социальной защищенности, снижение личной безопасности - все это есть в сегодняшней жизни. Но все это есть производное, или, если хотите, плата за те новые свободы и предоставленные возможности, за те жизненные перемены, которые люди осуществили в собственной жизни.
Какие это перемены к лучшему в повседневной жизни людей, которые не хотят видеть многие политики или не способны уловить ученые и другие наблюдатели? И почему о них не говорят, а речь идет только о том, что "по Волге больше не ходят пароходы", "Волга загажена, и нет в ней рыбы", "жизнь стала нестерпимой", "все вокруг разваливается, и кругом одна нищета"? Недавно избранный губернатор В. Шаманов добавил во время встречи, что в Ульяновской области "в некоторых местах вынуждены питаться жмыхом". Две безбилетные дамы с полными сумками покупок вызывающе бросили саратовскому кондуктору троллейбуса: "Натворили черт знает чего, а тут еще и билеты требуют покупать". Модно и дорого одетая молодая девушка в камеру одного российского телеканала заявила на следующий день после выборов губернатора Нижегородской области: "А чего хорошего мы в этой жизни видим? Все вокруг в упадке".
Итак, сначала - какие перемены к лучшему, потом - почему мы их не видим, и, наконец, - к чему ведет господство "кризисной парадигмы" в России? Под словом "парадигма" мы имеем в виду преобладающий комплекс взглядов, представлений и ощущений - в данном случае о российской жизни и о России как стране в целом.
А хорошего очень много. В сентябре 2000 г. я был свидетелем праздника "День города" в Нижнем Новгороде. Территория вокруг Кремля и главная прилегающая улица были весь день заполнены десятками тысяч людей, главным образом молодого и среднего возраста. Все без исключения были хорошо и разнообразно одеты (пусть даже в китайский ширпотреб, в котором, кстати, ходит и большинство населения западных стран). Внешний вид нижегородцев соответствовал их здоровым лицам и хорошему настроению. Пьяных почти не было даже вечером. Хотя торговля пивом, водкой и разной снедью продолжалась весь день. В целом город производил более чем благополучное впечатление, не говоря о многих улучшениях по части новых городских построек и дорожных покрытий, реставрации зданий, состояния театров и музеев, большого числа ресторанов и магазинов, активной уличной торговли т. п.
Тоже самое можно сказать и о других крупных городах Поволжья. Кострома, Ярославль, Кинешма - отреставрирована значительная часть старинной архитектуры, в том числе храмовые сооружения; чистые фасады и улицы, ухоженные скверы и набережные; не очень богатые рынки, но в доступности широкий набор продуктов, вещей, лекарств, строительных материалов и разных услуг. Номер ивановской газеты объявлений содержит рекламу почти 50 тысяч товаров с оптовых складов и магазинов, подавляющее большинство которых десять лет тому назад было не только недоступно, но даже и неизвестно россиянам.
Заметим: речь идет о так называемых дотационных регионах. Южнее Казани к ним относится еще и Ульяновская область. Я не видел тех деревень, где, по заверениям губернатора Шаманова, люди едят корм для скота. Но есть сомнение в наличии массовой бедности и в этой области, ибо по-настоящему голодные люди обязательно прибыли бы в город. Тем не менее, в Ульяновске на улицах нет сельских нищих, которых легко отличить от обездоленных беженцев или от местных бомжей.
Нужно быть слепым или идеологически распропагандированным, чтобы не видеть, что для ряда больших волжских городов, прежде всего для Казани, Самары, Саратова и Астрахани (о Нижнем уже была речь), последнее десятилетие - это время невиданных до сих пор в истории позитивных перемен. Никогда за предыдущие десятилетия не было построено столько жилья, в том числе и загородного по берегам реки и в других дачных местах. Никогда не было куплено столько автомобилей, цветных телевизоров, холодильников, мебельных гарнитуров, женских меховых шуб и украшений, как в последние десять лет. Несмотря на высокие цены, количество и номенклатура потребляемых лекарств везде выросла, как и расширился перечень медицинских услуг. Местные магазины и рынки отличаются от московских только более низкими ценами, но не набором товаров.
Каждый большой город на Волге неповторим своей историей и современным обликом. Но есть и общее: это новая динамика жизни, воплощенная в свободном поведении людей, в более разнообразном препровождении времени, в богатом культурном производстве, в возродившемся краеведении и в новых малых музеях, в высоком престиже образования и в прекрасно выглядящем современном студенчестве, в активном освоении внешнего мира через средства массовой информации и через заграничные путешествия.
Если говорить о позитивной специфике без деталей, назову только несколько примеров. Это - бурно обновляющаяся Казань, обещающая стать к своему 1000-летию городом европейского уровня. Это - ухоженная и культурно многообразная Астрахань. Это - полностью автомобилизированная за счет народного автомобиля "Жигули" Самара. Это - интеллектуальный Саратов и промышленный гигант Волгоград.
Если бы все "лежало на боку", тогда откуда такие повсеместные улучшения повседневной жизни людей? Даже если это делается часто в обход существующих норм и правил или же требует от людей больше "вертеться по жизни" и решать больше проблем с ее обустройством, но сам по себе факт улучшения отрицать просто глупо и саморазрушительно.
В России произошла удивительная вещь в головах людей. Они не поняли многого, что произошло с ними за 10 лет. В верхушечных дебатах и в повседневных разговорах над всем взяла верх парадигма кризиса. У нее оказалось больше сторонников, чем тех, кто готов говорить о лучшей жизни. Итак, что и кто стоит за парадигмой кризиса?
На уровне частной стратегии человека - это вполне понятно: человек больше склонен жаловаться, чтобы психологически рассчитывать на сочувствие (это комфортнее, чем испытывать в отношении себя зависть), а иногда это необходимо и для получения прямого материального вознаграждения и дополнительных жизненных ресурсов. Изучая в прошлом много лет США и Канаду, могу подтвердить, что американцы и канадцы также чаще жалуются на проблемы, чем похваляются своей жизнью. Последнее - это просто миф об американцах.
Почему политики и общественные активисты больше говорят о развале и кризисе? Потому что подавляющее большинство их или еще только мечтают взять власть в свои руки, чтобы "улучшить жизнь", или только что пришли к власти и хотят убедить, что наследовали от предыдущих правителей полный развал. Иначе нечем будет хвалиться при очередных выборах. Самый яркий пример - это каждая новая правительственная команда в Белом доме на Краснопресненской набережной в Москве. В отношении предшественников почти всегда скептицизм или даже полное отрицание. Все хотят начать все с начала и доказать свою успешность.
Самые недобросовестные критики - это оппозиционные политики, особенно "глухая оппозиция", как коммунисты или "Яблоко". Здесь идут в ход самые зловредные вымыслы, и используется самая неквалифицированная экспертиза. На протяжении 10 лет Г. А. Зюганов обвиняет "антинародный режим" в "геноциде народа" и в ежегодно загубленном миллионе людей (имеются в виду не родившиеся по причине обнищания дети), в вымирании русского народа и т. п. Вот только дети почему-то больше рождаются в бедной сельской местности, а не в богатых городах. А упадок рождаемости почти компенсируют иммигранты (если считать и незарегистрированных), и количество идущих в школу детей не сокращается так, как это предсказывали некие "эксперты ООН" с подачи недобросовестных отечественных специалистов.
В течение тех же лет Г. А. Явлинский убеждает народ, что "мы построили криминальное государство", что 95% населения живет в нищете и т. п. В эту же ловушку попадают и "правые". Б. Е. Немцов убеждает, что в стране 45 миллионов нищих, которые живут меньше чем на один доллар в день, что в стране больше беспризорников, чем их было в годы гражданской войны и разрухи. Откуда все эти данные? Число нищих, я думаю, идет от некорректного использования данных ВЦИОМа. Что касается беспризорников, то здесь, скорее всего, Фонд защиты детей, чтобы получить больше средств на свою полезную деятельность, устраивает "инфляцию" с цифрами в 2 - 3 миллиона и больше.
Если 10 лет вымираем в условиях кризиса, то почему его нет в реальной жизни каждого отдельного гражданина? Или почему гражданин глубоко верит в кризис и не может осознать и признать улучшение собственной жизни и наверняка жизни собственных детей? Конечно, здесь есть возрастные и психологические особенности. Ностальгия по "старым добрым временам" есть в любом обществе, а в нашей стране после распада исторического государства, глубоких общественных потрясений и кровавых конфликтов подобные чувства среди старшего поколения более чем понятны. Но как долго старшие будут "заедать век" молодых, которые уже давно приняли и новую страну, и новые порядки, а многие из них преуспели больше родителей и даже помогают им материально?
Главными поставщиками аргументов для парадигмы кризиса и ее достаточно успешного насаждения даже среди части молодежи являются еще две активные общественные силы. Это - ученые и преподаватели, а также журналисты. Российские обществоведы в массе своей оказались профессионально не готовы оценить происходящие в стране перемены не на уровне макроэкономических или социологических анализов, а на уровне этнографии повседневности. Они продолжают замерять жизнь семей по вековой давности чаяновским методикам, по официальной статистике, по ответам опрашиваемых на вопросы-подсказки типа "Как Вам удается сводить концы с концами в этой жизни?", что равносильно замерам реакций на прочитанные газеты или просмотренные накануне телепередачи.
Эти подходы, возможно, применимые для других стран или для других условий, не учитывают многого, что есть в современной российской жизни. Доходы россиян складываются далеко не только из зарплат (но даже всех получаемых выплат подсчитать государству и экспертам не удается). Они складываются из дополнительных заработков, начиная от продажи на волжских пристанях вязаных платков и сувениров, из доходов от индивидуального труда на 40 миллионах земельных участков, от скрытой экономики за пределами правовых норм, от тривиального воровства и браконьерства.
Наконец, в стране необычно высокий уровень реципрокального (взаимовыгодного) обмена и перераспределения материальных благ через системы семейно-родственных связей. По Немцову, моя престарелая мать относится к числу бедных, ибо живет на учительскую пенсию 850 рублей в месяц (меньше одного доллара в день). Но это не так. Даже проживая отдельно, она получает равную помощь от троих сыновей и от родственников, живущих в том же маленьком городке на Урале.
Зачислив несправедливо собственную страну в страну бедных и сплошного криминала, ученые и другие эксперты дали достаточно материала для журналистики. Преуспевающие телеведущие и газетные журналисты повторяют как молитву фразу "в наше тяжелое время", прежде чем начать или закончить свой репортаж. Им кажется, что они радеют о простом человеке вместе с политиками и тем самым получают народную поддержку. Простой человек не в силах противостоять массированной идеологии кризиса. Он верит в то, что все вокруг плохо, и в итоге голосует за того, при ком 10 лет тому назад действительно было плохо. Ирония в том, что даже молодые люди, которые не помнят те времена и ни при каких условиях в них не готовы вернуться, тоже голосуют за прошлых первых секретарей компартии. Так, в конечном итоге, Явлинский и Немцов помогают Зюганову избрать губернатором Нижнего Новгорода Ходырева. Похоже, это уже не единичный случай. Плата за саморазрушительную кризисную парадигму становится слишком высокой.