Научные труды
Этнология и политика. Научная публицистика. М., Наука, 2001. 240 с.
Моя позиция по вопросу о трактовке и использовании термина “нация” в науке и в политике вызвала, пожалуй, наиболее ожесточенные споры, критику и непонимание того, о чем идет речь. Опубликованная в журнале “Вопросы философии” (1998. № 9) и затем на английском языке в журнале “Ethnic and Racial Studies” (2000. Vol. 23. No. 4) статья под названием “Забыть о нации. Постнационалистическое понимание национализма” вызвала довольно суровую критику некоторых коллег. Хранитель чистоты исторического материализма М.Н. Руткевич, по учебникам которого учились мое и близкие моему поколения, выступил со специальной статьей в том же журнале, разоблачая “субъективистские взгляды” на “реальную действительность”. Кажется, ни одна из публикаций последних лет яркого российского политика, но слабого ученого Р.Г. Абдулатипова не обходится, чтобы грозно не напомнить читателю о моих опасных для страны и для ее народов заблуждениях и призывах “забыть нации”.
Люди, не читавшие мою научную статью и другие работы, начинают верить, что есть такие сторонники “патологического постмодернизма” (слова из критики в мой адрес профессора В.И. Козлова), которые отрицают все: и нацию, и этнос, и расу, и даже саму “реальную действительность”, которую “отражает” общественная наука и наше мышление в целом. Таких сторонников ленинской теории отражения гораздо больше, чем я предполагал. К тому же они воспроизводят себе подобных через обучаемые по старым прописям студенческие когорты. 11 октября 2001 г. на пресс-конференции в газете “Московский комсомолец” мне был задан вопрос по телефонной линии студентом психологического факультета МГУ, который пытался выяснить, на самом ли деле я отрицаю нации, а значит, и “национальный характер”, чему его усердно учат так называемые этнопсихологи или философы типа незаслуженно популярного Г. Гачева.
Я уже не говорю о политиках и ученых в республиках, которые ни под каким предлогом не позволят подвергать сомнению “национальные” статусы своих групп и “своих” республик-государств. Опубликованное в 1992 г. в газете “Московские новости” мое интервью намеренно вышло под заголовком “Нация – это то же племя, но только с армией”. Сказанная мною в разговоре эта бытовая для языка современных социально-культурных антропологов фраза (с просьбой “не для публикации”) была специально использована газетой, чтобы “подставить” не до конца последовательного в демократических убеждениях министра. Кстати, своей цели эта публикация достигла: по моим сведениям, президенты М.Е. Николаев (Якутия) и М.Г. Рахимов (Башкирия) пожаловались Б.Н. Ельцину, что министр по делам национальностей допускает в их адрес плохие высказывания. Именно в этом контексте мне бы хотелось кратко и по возможности популярно изложить свой взгляд на феномен нации.
Нация – это действительно широко распространенное в науке и политике понятие с различным историческим и современным смысловым содержанием. Наиболее распространенным является обозначение совокупности граждан одного государства как политического сообщества. Отсюда понятия: “здоровье нации”, “лидер нации”, “национальная экономика”, “национальные интересы” и прочее. В политическом языке нациями иногда называют просто государства. Отсюда – название Организации Объединенных Наций и многие термины в западноевропейских языках (international relations, international organizations, international law, international treaties и другие). Члены нации отличаются общегражданским самосознанием (например, американцы, британцы, испанцы, китайцы, мексиканцы, россияне, французы), чувством общих исторической судьбы и культурного наследия, некоторыми общими элементами материальной и духовной культуры, а в редких случаях общностью языка и даже религии. Кстати, все вышеперечисленные нации единством языка и религии не обладают.
Понятие “гражданской” или “политической нации” утвердилось в Европе в эпоху французской революции конца XVIII в. (в средние века нациями чаще всего назывались университетские земляческие сообщества), чтобы противопоставить божественному происхождению монархической власти представление о гражданском сообществе, имеющем право создавать государство, обладать суверенитетом и контролировать власть. Понятие нация широко использовалось в эпоху формирования современных государств вместо феодальных, династических, религиозных и политических образований. В государствах Нового времени вместе с утверждением единого управления, рынка и массового образования распространялись культурно-языковое единообразие вместо локального своеобразия или наряду с ним, общие гражданские и правовые нормы, а вместе с этим и общая идентичность. Так возникли нации в Европе и в регионах переселенческих колоний (Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия), а также в Латинской Америке на базе колоний Испании и Португалии. В Азии и Африке понятие “нация” было заимствовано из Европы, особенно в ходе деколонизации и образования суверенных государств в ХХ в.
Гражданские нации – многоэтничные образования (за исключением небольших островных государств) с разной степенью культурной и политической консолидации. Подавляющее большинство наций включают несколько, а иногда десятки и сотни этнических общностей, говорящих на разных языках и исповедующих разные религии (например, американская, индийская, канадская, китайская, малазийская, нигерийская, швейцарская). Обычно язык и культура наиболее многочисленной этнической общности обретают доминирующий (а иногда официальный) статус в гражданском сообществе – государстве, а культура малых групп или групп иммигрантского населения, называемых меньшинствами, подвергается ассимиляции и дискриминации.
Согласно национальным законодательствам и международно-правовым нормам, а также доминирующему представлению в большинстве стран мира представители меньшинств (если это не недавние иммигранты без гражданства) являются равноправными членами наций. Они обычно и считают себя таковыми (индейские народы и натурализованные иммигрантские группы в странах Америки; корсиканцы и бретонцы среди французов; шотландцы, ирландцы, уэльсцы среди британцев; фракоканадцы, индейцы, эскимосы, давние иммигрантские группы среди канадцев; неханьские народы среди китайцев; шведы среди финнов; саамы среди норвежцев). В ряде стран, где распространены идеология и практика этнического национализма или расизма, демографически и (или) политически господствующие этнические общности исключают других из понятия “нация” и даже отказывают в гражданстве коренным (не иммигрантам) жителям страны, переводя ситуацию (в том числе законодательным путем) в различительную схему “нация и меньшинства” или считая последних “апатридами”. Особенно это характерно для ряда постсоветских государств, где число тех, кто не входит в категорию нации, может достигать половины населения страны и даже составлять большинство жителей ее столицы (например, в Латвии).
В отличие от предшествующих эпох, когда преобладала установка на культурную гомогенность нации через механизмы ассимиляции, в последние десятилетия за счет более интенсивной иммиграции, роста локальных идентичностей и группового (этнического) самосознания увеличились культурная гетерогенность и этнорасовое многообразие европейских наций (например, британской, германской, итальянской, французской). Этому способствовали мировые процессы демократизации и общественные движения в защиту прав человека и меньшинств с начала 1960-х годов.
В то же время современные государства предпринимают усилия, направленные на формирование общегражданской идентичности и сохранение целостности нации, в том числе через политику культурного плюрализма и внутренние формы самоопределения (культурная и территориальная автономии).Вместо идеи “плавильного котла” символической формулой современных наций гораздо чаще является формула “единство в многообразии”. Однако идея национального самоопределения и национального государства на этнической основе сохраняет некоторые позиции, и она особенно усилилась в странах, переживающих посткоммунистические трансформации.
Этнические, региональные и религиозные различия и неравенство, а также характер общественных устройств и политических режимов могут вызывать кризисы и конфликты вплоть до раскола нации на новые национальные образования-государства. По этим причинам и под воздействием идеологии этнического национализма в конце ХХ в. распались несколько полиэтничных гражданских наций-государств. Вместо СССР, Югославии и Чехословакии возникли более 20 новых полиэтничных гражданских сообществ, где идет сложный процесс формирования представлений (именно представлений, а не самих коллективных тел!) и их утверждение на массовом уровне, что есть новые нации. В постсоветских государствах дилемма “что есть нация” – казахстанцы или казахи, латвийцы или латыши – почти не существует, но скоро, бесспорно, возникнет.
В то же время в конце XX в. произошло объединение двух культурно родственных и до этого государственно разделенных гражданских наций в ГДР и ФРГ в одну германскую нацию, в состав которой входит целый ряд этнических и иммигрантских меньшинств (сорбы, российские немцы, турки, хорваты и другие). Внутри гражданских наций могут возникать политические и вооруженные движения сепаратизма или иредентизма на этнической (трайбалистской), религиозной или региональной основе. Такие движения существуют во многих странах мира (Великобритания, Индия, Испания, Италия, Канада, Китай, Шри-Ланка, многие страны Африки), и они представляют угрозу целостности и мирному развитию гражданских наций. После распада СССР такие движения, в том числе в форме вооруженной сецессии, возникли в Азербайджане, Грузии, Молдове, России.
Распространено также понимание нации как этнической общности или этнонации (в отечественной традиции как типа этноса), которая понимается как исторически возникшая и устойчивая этносоциальная общность людей с общей культурой, психологией и самосознанием. Понятие “культурная нация” имеет истоки в идеологии австромарксизма и восточноевропейской социал-демократии и распространилось в XX в. в процессе распада Австро-Венгерской, Оттоманской и Российской империй. После первой мировой войны на основе доктрины “национального самоопределения” были образованы многоэтничные государства Восточной Европы, а также Финляндия.
За время существования СССР произошло социальное конструирование многих советских наций на основе административно-государственных образований и за счет упразднения или ослабления прежних локальных, языковых, религиозных и других различий (возникли аварская, алтайская, азербайджанская, грузинская, казахская, киргизская, туркменская, узбекская и многие другие этнонации). Однако существовала и общероссийская (общесоветская) идентичность и историко-политическая общность, при которой идеология советского патриотизма и доктрина единого советского народа заменяла доктрину гражданской нации. Этнические общности (народы) назывались нациями, а фактически существовавшая гражданская нация называлась советским народом. Это доктринальное наследие и политическая практика сохраняются до сих пор.
Этнический национализм стал одной из важных причин распада СССР, и он же представляет серьезный вызов гражданскому нациестроительству в постсоветских государствах. Ряд новых государств (Казахстан, Киргизия, Литва, Россия, Украина) осознают необходимость перехода к понятию гражданская нация, которое начинает утверждаться наряду или вместо понятия этнонация. Однако в постсоветских государствах этнонационализм, особенно от имени так называемых титульных наций, сохраняет мощные позиции в общественно-политическом сознании и служит средством политической мобилизации, обеспечения приоритетного доступа к власти и ресурсам. В России на основе доктрины “многонационального народа” и практики этнического федерализма этнонации обладают мощными формами политической и эмоциональной легитимности.
Сложное сосуществование двух версий понятия “нация” имеет место во многих полиэтничных странах: государство и официальный язык предпочитают использовать понятие гражданская нация как средство консолидации согражданства; лидеры и активисты этнических общностей используют понятие “культурная нация” как средство защиты своих интересов, политической мобилизации и сохранения коллективной культурной самобытности от угрозы ассимиляции или дискриминации со стороны государства и доминирующей культуры. Многозначное использование понятия “нация” становится все более распространенным в современном общественно-политическом языке, хотя его этнический смысл не признается международно-правовыми нормами и нормами большинства государств мира.
Научное содержание понятия “нация” является предметом длительных и малопродуктивных дискуссий, несмотря на участие в них многих крупных ученых и публицистов как в прошлом (И. Гердер, О. Бауэр, К. Каутский, М. Вебер, П. Сорокин, Н. Бердяев), так и в современном обществознании (Д. Армстронг, Б. Андерсен, Э. Баграмов, Ю. Бромлей, Э. Геллнер, Л. Гумилев, А. Здравомыслов, Ю.И. Семенов, У. Коннор, Э. Смит, Э. Хобсбоум, М. Хрох, П. Чатарджи). В мировой науке не существует общеразделяемой дефиниции нации, особенно если речь идет об ее пространственных и культурных границах, членстве и как о статистической категории. Тем не менее до недавнего времени в обществознании господствовало и сохраняет свои позиции понимание нации как реальной общности. Нация в этом случае рассматривается как коллективный индивид (или тело), обладающее базовыми потребностями, (само)сознанием, общей волей и способное на единое и целенаправленное коллективное действие. Одной из таких потребностей является обеспечение условий своего сохранения и развития, и из этой потребности вытекает стремление к автономии и независимости в форме отдельного “национального государства”. Реалистская (или субстанциональная) онтологизация нации бытует не только в наивной социологии и политологии, но и в более профессиональном обществоведческом дискурсе, который до сих пор сопровождается попытками дать научное определение нации.
Данное видение нации не ограничивается только примордиалистским подходом, при котором обычно выделяются глубокие корни, древнее происхождение и особая духовная сила национальных чувств. Онтологический взгляд фактически разделяют и многие сторонники модернистских и конструктивистких подходов, которые рассматривают нации как результат индустриализации и распространения “печатного капитализма”, как результат неравного развития, роста коммуникационных и транспортных сетей и, наконец, как результат мощного интегрирующего воздействия современного государства, т.е. не нации создают государство, а государство создает нации. Субстанциональный подход не ограничивается только взглядом на нации как на “объективную реальность”, т.е. общность, имеющую объективные характеристики (язык, религия и прочее), но он также характерен и для тех, кто подчеркивает субъективные факторы, как, например, общий миф, историческая память или самосознание. Ибо и в этом случае нация понимается как социально сконструированная, но все же реально существующая группа.
В последнее десятилетие ряд новых подходов в общественной теории способствовал отходу от трактовки социальных коалиций (групп) как реальных, субстанциональных общностей. Это – прежде всего интерес к так называемым сетевым формам и растущее использование категории сеть (network) как ориентирующего образа или метафоры в теории и конкретном исследовании. Это – разработки в области теории рационального действия, которые делают упор на индивидуальные стратегии и на более глубокое понимание феномена групповости (groupness). Это – переход от структуралистских взглядов, при которых группа рассматривается как исходный компонент социальной структуры, к конструктивистским подходам, при которых групповость – конструируемый, контекстный и подвижный феномен. Наконец, постмодернисткие подходы вызвали больше внимания к проблемам фрагментарности, эфемерности и эррозии жестких форм и четких границ.
Все более становится очевидным, что главная проблема субстанционального взгляда на нацию состоит в том, что он принимает категорию практики за категорию анализа. Содержащийся в практике национализма и в деятельности современной системы государств концепт, а именно – реификация нации как реальной общности, переносится в сферу науки и делается центральным в теории национализма. Именно этот феномен реификации как социального процесса, как события, а не только как интеллектуальной практики отмечают при рассмотрении проблемы нации ряд современных авторов (Ф. Барт, Р. Брубейкер, Р. Суни, П. Холл, Г.-Р. Уикер, Т.-Х. Эриксен). Такими же являются и мои собственные научные взгляды, часть которых была высказана одновременно и даже раньше, чем зарубежными специалистами.
В свете этого подхода нацию возможно рассматривать как семантико-метафорическую категорию, которая обрела в современной истории эмоциональную и политическую легитимность, но не стала и не может быть научной дефиницией. В свою очередь, национальное как коллективно разделяемый образ и национализм как политическое поле (доктрина и практика) могут существовать и без признания нации как реально существующей общности.